Хани Рашид: «В каждой стране существуют барьеры, которые архитектору сложно преодолеть»

Хани Рашид, известный американский архитектор, автор амбициозных инновационных проектов по всему миру. Свою карьеру начал в 1983 году, окончив университет Карлтон в Оттаве, а затем получив степень магистра архитектуры в Академии искусств Крэнбрук (США). В 1989 году основал архитектурное бюро Asymptote Architecture, вместе с Лиз-Анн Кутюр. Сегодня это ведущее международное бюро, разрабатывающее инновационные, интеллектуальные проекты, включая создание генпланов городов, проекты в виртуальной реальности, а также интерьеры. В последние годы у Хани Рашида появились проектируемые здания и в Москве.

Недавно архитектор стал гостем «Дня инноваций в архитектуре и строительстве», который прошел в московском Центре международной торговли. Он дал эксклюзивное интервью порталу «Строительство.RU»

 

Удивительное и из ряда вон выходящее можно создавать и за разумную цену

 

- Хани, какими архитектурными традициями вы вдохновляетесь в своем творчестве: западными или восточными? (Ваши корни на Востоке, вы родились в Каире)

- Мой отец, египтянин, был художником-абстракционистом: он получил образование в Париже. Мама родом из Великобритании, преподавала английский. Так что я вырос, можно сказать, в разносторонней среде.

А взгляды… Взгляды в большей степени сформированы современным искусством. За это большое спасибо отцу. Хотя в его творчестве присутствует и огромный интерес к древней египетской культуре.

Так что в нашем доме царила современная абстрактная живопись, древняя египетская культура и идеи британской литературы и философии. Потом, уже в университете, я заинтересовался французской и немецкой литературой тоже, поэтому говорю о мультикультурной среде.

 

- Как вы относитесь к «прямым углам» в архитектуре?

- Вполне нормально отношусь. Проектируя, я не думаю о соотношении углов или кривых, я думаю об организации пространства, о том, как распределяется свет. Для меня форма стен, выступов и ниш – это результат того, что я хочу рассказать своим зданием.

Что касается технологии, то прямые углы – это проще и, соответственно, дешевле. Тем не менее, повторюсь, для меня гораздо важнее «повесть формы и света». Современные технологии позволяют нам не думать о прямых углах, а воплотить идею света и пространства.

 

 

- В последнее время вы работали над крупным российским проектом – музеем «Эрмитаж-Москва» в жилом комплексе «ЗИЛарт». На каком этапе находится проект?

- Проект музейного центра современного искусства «Эрмитаж-Москва» сейчас находится на экспертизе, это уже второй этап — мы успешно прошли первый. Надеюсь, близки к этапу окончательного одобрения строительной конструкции.

Это очень интересная работа. Вначале, каюсь, думал, что будет очень трудно «протолкнуть» проект. Он достаточно креативный. Но экспертиза прошла успешно. Это будет «умное» здание, построенное с применением различных инновационных технологий, красивое, безопасное.

Благодарен, что в процессе экспертизы мы столкнулись с открытым, непредвзятым и очень доброжелательным отношением. Иногда боязливое ожидание суровой экспертизы, что греха таить, используется архитектором как аргумент «не делать»: мол, эксперты все равно не допустят инноваций, каких-то нововведений. В данном случае не было ничего подобного. Экспертное сообщество продемонстрировало очень доброжелательное отношение к новым технологиям, которые мы применили в нашем проекте.

 

 

- Должна ли хорошая архитектура быть дорогой?

- Не обязательно. Я думаю, хороший архитектор может вполне бюджетно воплотить свои идеи. Дело в том, что это очень относительное понятие: что дорого, а что дешево. Например, мои друзья выполнили ряд проектов жилых домов: это недорогие в проектировании и строительстве, но очень красивые, и главное, удобные здания.

Креативность, творческая составляющая проекта – вот что важно, а не дороговизна проекта. Наша работа заключается в том, чтобы создавать красивые пространства и здания, с одной стороны. А с другой – найти способ реализации своих идей, подобрать такие материалы и технологические решения, чтобы проекты воплотились в жизнь, и это было и красиво, и функционально.

Для меня творческое начало профессии архитектора заключается не только и не столько в том, чтобы создать что-то удивительное, из ряда вон выходящее, но и в том, каким образом это можно сделать за разумную цену – ту, которую готов заплатить клиент. Порой это непросто.

 

Больше всего нам не хотелось свалиться в историзм

 

- Если говорить о «ЗИЛАРТе», какой была стратегия проекта? Какую цель вы перед собой ставили? Ведь это очень знаковое место для Москвы, для России – здесь располагался крупный автомобильный завод… Есть такое понятие «гений места»: как Вы в своем проекте учитывали исторические особенности этой знаковой территории?

- Наша первая реакция, когда мы увидели ЗИЛ, была близка к шоку: здания были практически в руинах, завод был сильно разрушен. Но даже в руинах чувствовалась такая своеобразная мощь!

Знаете, история все равно накладывает свой отпечаток. Мы решили начать с изучения эпохи русского конструктивизма, которая как раз совпала со временем создания этого предприятия. В то время конструктивизм, как архитектурный стиль, широко использовался в промышленном строительстве, и ЗИЛ не стал исключением.

Музей «Эрмитаж» — это современная интерпретация величия и мощи конструктивизма. Очень хочется надеяться, что человек, который туда придет, сможет во всей полноте ощутить дыхание истории, но уже через современное пространство.

Правда, с такими местами всегда есть опасность «свалиться в историзм», когда старое и выглядит старым (старомодным). И тогда это смотрится не очень правдоподобно, как некая декорация.

Я здесь пошел другим путем. Привлек современные формы для отражения духа места. Для меня это как «поэма в архитектуре» или своего рода «архитектурная музыка»: в ней ценно современное звучание, но в исторической классической гармонии.

Словом, важно было сохранить ощущение былой мощи в новой тональности.

 

Принадлежность к какому-либо стилю порождает скуку

 

- Хани, скажите, пожалуйста, причисляете ли вы себя к какому-то направлению в архитектуре? Вам по-прежнему интересен деконструктивизм? Или вы за эти годы выработали свой эксклюзивный стиль?

- Во времена своего студенчества я увлекался деконструктивизмом и даже выполнил несколько работ в этом направлении. Тогда я работал с известными архитекторами-деконструктивистами.

Потом я был в первых рядах освоения цифровой архитектуры и проектирования, исследуя 3D-проектирование в Университете Columbia, и первым, кто сделал масштабный цифровой проект в 1990-х. И я тогда понял, что принадлежность к какому-либо стилю порождает скуку.

Что я имею в виду? Когда что-то «бронзовеет», становится стилем, своего рода иконой – оно истощается, исчерпывает самое себя.

Гораздо интереснее заниматься чем-то новым, изучать новые возможности того, что еще не стало стилем. Потому что именно здесь происходит внедрение инноваций, эксперименты с формой, светом, пространством. И именно здесь случаются открытия.

Как только это сделано, реализовано, надо двигаться дальше. Архитектура все время движется вперед. Поэтому и постмодернизм умер, деконструктивизм тоже – он же основывался на конструктивизме и спорил с ним, относясь к конструктивизму «свысока». Были какие-то искусственные эксперименты с формой, с цветом. Очень наносное, я считаю.

Я рассматриваю конструктивизм как музыку, как философию. Говорят, «мы стоим на плечах гигантов». И для меня большая честь осознавать, что я тоже прикоснулся к этим замечательным архитектурным открытиям.

Конструктивисты пытались делать очень интересные вещи с пространством, но при скудости инструментов, не все могли воплотить в жизнь. Сейчас, в ХХI веке, когда мы обладаем другими технологиями и материалами, очень заманчиво в какой-то мере воплотить те идеи, о которых конструктивисты могли только мечтать.

И в то же время это очень ответственно. Наша ближайшая цель – не то чтобы возродить конструктивизм как стиль, как течение в архитектуре, но фактически провести глубокое исследование и выйти на новый уровень с использованием инновационных технологий и материалов.

 

- Ваш брат Карим Рашид – дизайнер с мировым именем. Интересно ли Вам это направление деятельности?

- Я все-таки архитектор. Мне интересен дизайн с точки зрения организации пространства. А вот мой брат – эксперт в области формы различных предметов, мелких архитектурных форм…

Что-то я, конечно, делал. Это ведь из семьи идет, но в общем и целом – нет! Брат унаследовал от отца способность восприятия формы и цвета, а я — скорее, философское отношение к форме, понимание того, как с ее помощью организовать пространство.

 

Архитектор должен уметь работать внутри конкретной ситуации

 

- С Вашей  точки зрения, с какими сложностями или особенностями сталкивается архитектор в России? И какие у него здесь преимущества?

- Мне кажется, здесь есть некоторые сложности, связанные, главным образом, с правилами в области применения новых технологий. Есть люди, которые до сих пор искренне не понимают, что в новых проектах  необходимо применять новые подходы. Руководствуются старыми правилами.

Думаю, что в России пока еще очень много бюрократии, что, конечно, тормозит архитектурный процесс. Некоторые моменты согласования проектов затягиваются по времени.

Правда, оговорюсь, это не только в России. В каждой стране существуют какие-то барьеры, какие-то уровни, которые сложно преодолеть. Но пример нашего проекта (музей «Эрмитаж-Москва» — прим. авт.) говорит о том, что эти сложности – не столько из-за необходимости преодолевать какие-то «драконовские» правила или условия, а из-за неумения архитектора работать внутри конкретной ситуации. В этом смысле я принадлежу к оптимистам, старающимся в любой ситуации получить желаемый результат.

 

- В каком направлении, на Ваш взгляд, движется современная архитектура? И как вы видите свое место в этом развитии?

- Я очень надеюсь, что опыт, мастерство нашего архитектурного сообщества, которое, на самом деле, представляет собой некий симбиоз инженерии и искусства, позволят создавать более комфортную, красивую и качественную среду обитания для человека.

Не скрою, на этом пути архитектор может «попасть в ловушку»: идя на поводу у клиента, «свалиться» в некий прагматизм. И этого нужно опасаться.

В целом же, думаю, архитекторы в будущем будут играть двойную роль: с одной стороны, архитектурная практика будет все более общей, с другой – все больше внимания будет уделяться организации среды, использованию новых материалов – словом, строительству «лучшего мира».

С большим оптимизмом смотрю на использование искусственного интеллекта в архитектуре. Большая часть стандартной рутинной работы вполне может выполнять машина, оставляя архитектору свободу творить и в то же время накладывая на архитектора еще большую ответственность – суметь предусмотреть в проекте то, что недоступно машине.

Беседовала Ольга ЭВОЯН, материал подготовила Елена Мацейко

 

Для справки:

В портфолио Asymptote Architecture такие проекты, как Нью-Йоркская фондовая биржа, американские магазины для Карлоса Миле и Alessi, мировой бизнес-центр в Пусане (Южная Корея), масштабный гостиничный комплекс в Пенанге (Малайзия), небоскреб Strata Tower в Абу-Даби. Среди последних  — два здания в Москве: музейный центр «Эрмитаж-Москва» и высотный жилой дом в ЖК «ЗИЛарт».

Мастерская Хани Рашида имеет определенные заслуги в области инженерных решений,  устойчивого строительства, городского планирования. Это позволило компании быть выбранной  в качестве «проектного архитектора» Девятой Венецианской архитектурной биеннале.

Бюро завоевало множество наград по всему миру, в том числе Frederic Kiesler Prize (Премию Фредерика Кислера) в 2004 году за вклад в искусство и архитектуру.